Дискуссии о международных проектах экономической интеграции (Трансатлантическое партнерство, Транстихоокеанское партнерство, ЕАЭС, Шелковый Путь и т.д.) неизбежно наталкиваются на два комментария следующих типов:

1. “Мне-то (Васе Пупкину) что от этого?! Мне пофиг на всякие “партнерства” и зоны свободной торговли в других странах. Я хочу, чтобы у меня в городе построили завод!”
2. “Россия — это продавец ресурсов, и в любом интеграционном проекте будет лузером, а сливки будут получать американцы, европейцы или китайцы, у которых есть капитал и производство!”

Стоит провести небольшой ликбез о том, что такое и зачем нужна “глобализация по-русски”. Начнем с возмущенного условного “Васи Пупкина”, которого злят новости о борьбе интеграционных проектов, попутно отметив, что многие подобные агрессивные комментаторы больны неизлечимой формой местечкового мышления, которое собственно и губит (прямо на наших глазах) одну из крупных стран постсоветского пространства. Мышление гражданина империи должно быть глобальным, сочетаясь при этом с желанием улучшить жизнь конкретного села, квартала, города, региона, страны. В противном случае, мышление превращается из имперского в хуторское, а империя распадается на множество банановых республик.

Применительно к международным проектам интеграции нужно учитывать следующее:

1. Условный “Вася Пупкин” должен понять, что шансы на то, что у него в условном Усть-Урюпинске построят завод условных “носокруток” прямо пропорциональны тому, какой рынок сбыта будет у этого завода. Это, конечно, не единственный фактор, но зачастую решающий. Никакой инвестиционный климат, дешевые кредиты, вежливые чиновники, дешевое электричество и все остальное, о чем любят рассказывать либеральные и “патриотические” экономисты, не помогут в том случае, если завод будет иметь доступ только к узкому рынку, а все рынки вокруг будут огорожены тарифными и нетарифными барьерами, включая технические и экологические стандарты.

У Китая в свое время не получилось бы ровным счетом ни-че-го, если бы не два фактора: доступ к «американским» кредитам (точнее, кредитам транснациональных финансовых групп), и доступ к американскому рынку сбыта. Да, расстреливать коррупционеров — это отличный пиар, но вот без «американских» кредитов и американского рынка сбыта не было бы нынешних китайских возможностей. Этот фактор до сих пор так важен для КНР, что Пекин приходит в плохо скрываемое бешенство от планов Трампа вести “торговую войну”, то есть ввести тарифные барьеры против китайских товаров.

Кстати, на этом примере видно, что размышления о том, что “ну, нам хватит бывшего рынка СССР” — это путь к тому, чтобы мы были второсортной страной в XXI веке (даже для КНР своего миллиардного рынка мало, а нам предлагают его четверть). А те, кто предлагают удовлетвориться российским рынком — вообще вредители.

2. “Какой нам прок от развала Транстихоокеанского партнерства?” спрашивают некоторые. В ответ хочется поинтересоваться, видел ли комментатор глобус? Глобус как бы намекает на то, что размер рынка планеты Земля — ограничен. Если кто-то захватил условный Вьетнам в экономический интеграционный проект, установил вокруг него тарифные барьеры и ввел там свои технические и экологические стандарты, это означает, что нашим товарам и услугам там будет значительно сложнее пробиться. Если, по любым причинам, условный Вьетнам выпал из чужого проекта, то это шанс для нас включить его в свой проект (это особенно перспективно с учетом сложных отношений Вьетнама и КНР).

Два главных внешнеполитических проекта Путина — единое экономическое пространство от Владивостока до Лиссабона и сопряжение ЕАЭС и Нового Шелкового Пути — это проекты, от успеха которых во многом зависит позиция России в мире на следующие десятилетия. В том числе из-за этого, наметившийся провал “Трансатлантического партнерства” — хорошая новость для нас и для Китая. Без полноценного доступа на европейские рынки, главный китайский проект — Новый Шелковый Путь — практически теряет смысл, а Россия теряет возможность зарабатывать на роли главного логистического коридора Евразии. Сейчас у китайско-российского тандема открываются хорошие перспективы на европейском направлении.

Я знаю, что неизбежен вопрос о том, как Украина вписывается во всю эту схему. Отвечу традиционно: в лучшем случае, вписывается как Мексика в NAFTA (за минусом территорий ЛДНР и, может, еще нескольких регионов, которым повезет получить более глубокую и преференциальную экономическую интеграцию с РФ). Совет жителям Украины тот же самый, который я бы дал любому жителю Мексики: уезжать. Немедленно. В Россию (мексиканцам – в США). Легально. В противном случае, в вашей последующей нищете и отсутствии перспектив у ваших детей виноваты будете в том числе вы.

3. Очень часто встречается аргумент насчет того, что мы можем предложить миру только “ресурсы”, а значит, в любом процессе экономической интеграции Россия будет лузером. Любителям этого аргумента мне хочется предложить порулить самой высокотехнологичной фабрикой с большой кредитной линией, но с полной невозможностью подключиться к электричеству. Много такая фабрика заработает? Группа Клинтон не зря (на уровне идеи фикс!) была озабочена мировой энергетической политикой и контролем над маршрутами транспортировки энергетических ресурсов. Посмотрите на геополитические конфликты последнего десятилетия – и практически у каждого из них будет тот или иной энергетический подтекст (от контроля за транзитом газа в ЕС и до контроля за морскими путями доставки нефти в КНР). Так что быть “владельцем бензоколонки” в конкретном интеграционном проекте — это очень неплохая позиция, и уж точно ни одна страна на планете не отказалась бы от такой возможности.

При этом считать, что Россия — это только поставщик ресурсов — это чистый, дистиллированный идиотизм. Россия — это, помимо всего прочего, поставщик безопасности. Стабильность, мир и покой Россия поставляет в самые отдаленные регионы планеты в боеголовках ракет “Калибр”. Также, Россия — единственное государство на планете, которое может предоставить услуги защиты от экспортеров цветных революций.

Не надо думать, что с приходом Трампа эта услуга “страховки” стала неактуальной. Интеграционные союзы просчитывают риски и возможности на десятилетия вперед и не могут зависеть от прихотей конкретной администрации Белого Дома. Тем более не надо думать, что администрация Трампа откажется от практики военных интервенций, он же обещал не заниматься “глупыми войнами за рубежом”, а не сделать США страной-пацифистом. В этом контексте, Россия как “Охранное предприятие с Калибрами” — нужна и востребована как никогда.

Если сравнить российско-китайский или российско-китайско-европейский проект с корпорацией, то получается, что Россия это:

– Служба безопасности
– Отдел снабжения (от нефти, газа и нефтепродуктов до зерна)
– Оружейная мастерская
– Отдел логистики
– Часть отдела информационных технологий

Всегда можно и нужно хотеть большего, но нельзя утверждать, что Россия проигрывает от глобализации, или что Россия сможет вписаться только в самый нижний уровень любого интеграционного проекта. Наоборот, от правильной интеграции Россия может только выиграть.

Часть предубеждений, связанных с глобализацией, которые существуют у российской аудитории — это результат целенаправленной работы по вдалбливанию в ее мозги простого (и в корне неверного) тезиса: “Житель России может быть хорошим солдатом, хорошим ученым, хорошим рабочим. А вот выстраивать прибыльные схемы международного сотрудничества он не может. Бесплатно помогать “братушкам” — может, а выстраивать прибыльную для России глобализацию — это не в нашем национальном характере. Значит, и пробовать не надо”.

Не буду спорить о том, что в характере, а что — нет, но замечу лишь, что продвигающие этот тезис (не важно под маской какой идеологии) не упоминают важный вывод: если прибыльными схемами глобализации не будут заниматься россияне, российское государство и российские компании, то значит получать прибыль от этих схем и от российских военных побед, научных открытий и результатов труда российских граждан будет кто-то другой. Я отказываюсь считать патриотами тех, кто внушает моим согражданам коллективный комплекс неполноценности. Россия способна играть и выигрывать в мировой конкуренции не только тогда, когда речь идет о прямом военном столкновении, но и тогда, когда идет речь о конкуренции на стыке финансов, экономики и дипломатии.

Из всех проектов, которые были заблокированы из-за санкций, самый серьезный — это отмена сделки Роснефти по покупке дочерней структуры финансового конгломерата Morgan Stanley, которая занималась торговлей, хранением и транспортировкой нефти на глобальном уровне. Например, провал этой сделки отбросил назад перспективы появления нефтерубля (когда одна структура контролирует всю цепь создания добавленной стоимости, гораздо легче менять условия оплаты).

Радует, что российские государственные структуры продолжают на своих участках заниматься глобальными проектами и использовать успехи российской дипломатии для извлечения прибыли. 10 лет назад никто бы не поверил, что российская государственная компания может организовать схему, предполагающую добычу нефти в Венесуэле, транспортировку ее в Индию, переработку ее на собственном НПЗ и продажу бензина и других нефтепродуктов на растущем индийском рынке. А сегодня именно этим занимается та же Роснефть, что вызывает боль и скрежет зубовный у наших “партнеров” из Саудовской Аравии.

Принципиально важный момент: в этой схеме нефть — венесуэльская, рынок — индийский, а мозги, капитал и дипломатические ресурсы — российские. Именно благодаря им и зарабатывается прибыль. Это и есть глобализация по-русски, причем реализованная даже вне государственных интеграционных проектов. А вот интеграционные проекты нужны для того, чтобы поставить такие схемы на поток.

Глобализация — процесс объективно неизбежный. Задача заключается в том, чтобы она проходила в наших интересах.