Писатели-космонавты разбились о быт

Еще Оруэлл в довоенные времена писал, что старые авторы вроде Диккенса могли достоверно изобразить человека любого общественного положения и любой профессии, а современные писатели могут написать хороший роман только о писателе романов.

Писатель Алексей Иванов похож на бобра. И внешне, и взглядом на окружающий мир, и литературными своими особенностями.
Обстоятельный, рачительный Иванов сооружает свои текстовые запруды по выверенному и вполне годному плану.

Относительно свежая книга «Несчастье» была у меня на слуху и, наконец, пред очами оказалась. Справедливости ради, в ней всё те же прекрасные описания природы и городских пейзажей – вот тут Иванов бесподобен. Красиво пишет. Иногда, правда, в ущерб смыслу подпустит красивостей… Но все равно заметно, что природу писатель любит.

Жаль, что он на ней, на матушке-природе, не останавливается и начинает писать про людскую жизнь.

У редко покидающего пределы своей запруды писателя-бобра Иванова знания про людскую жизнь своеобразные. Конечно, он знает, что люди – это такие существа, которые едят, пьют, разговаривают и всякое прочее делают. Но каким образом все это у людей происходит – у Иванова особые представления.

Иванов не одинок в своем несчастье незнания жизни. Есть множество авторов-космонавтов, для которых попытка описать выходящее за пределы их эмпирического опыта сродни выходу в открытое пространство без скафандра – с ожидаемым финалом.

Вот, например, пишет автор про бездетную пару, решившую усыновить ребенка. Идут они в детдом, на экскурсию. А дальше: «мальчик им очень понравился, и, подписав какие-то бумаги, они забрали его к себе домой из детдома».

До сих пор помню испытанное мной восхищение автором – так элегантно обходить сложности жизни дано не каждому…

Это может быть автор именитый, типа Сергей Минаева, у которого герой мается на перроне Рижского вокзала в ожидании поезда на Волоколамск. О том, что электрички ходят с другой платформы и надо пройти метров двести левее – ему невдомек.

И как мне герою сочувствовать, если он такой идиот, что не может разобраться в простом вопросе? Тем более я еще в третьем классе самостоятельно ездил с Рижского на дачу свою, под Истрой, вполне успешно.

Это может быть даже любимец школьников младшего и сильно зрелого возраста Дмитрий Глуховский. Глуховский запросто наделяет героя (доходягу, бывшего студентика-филолога) чудовищной физической силой – шутка ли, сначала «передернуть затвор» у пистолета Макарова, а затем, вспомнив, снять его с предохранителя.

Для тех, кто не понял прикола: предохранитель у пистолета Макарова блокирует в том числе и затвор (в отличие от Вальтера ПП, с которого ПМ передирали и у которого затвор не блокируется). Передернуть затвор у ПМ, стоящего на предохранителе, невозможно.

Но это полбеды – сам герой Глуховского, проживающий в подмосковном городке, живет там, как и положено у автора-космонавта, в открытом космосе – знают его там в Лобне лишь тетя-соседка да один невнятный дружок. Это при том, что герой – сын местной учительницы… Но вот так вот выглядит «жизнь народа и глубинки» глазами столичного автора, что тут поделать.

Впрочем, иногда Глуховский подкидывает пазл – например, когда его герой смотрит на мир в окошко:

«За заляпанными окнами плыли громадные трубы ТЭЦ – серые бетонные конусы-котлы с основанием толщиной в стадион, жерла раскрашены в шашечку; над ними поднимались и упирались в потолок жирные рукодельные облака, которых никакой ветер порвать не мог. Вроде бы тепло в Москве делали из газа. Но Илье казалось, что в эти котлы что-то мясное должны были кидать, потому что из прозрачного бесплотного газа такого наваристого дыма выходить не могло».


Северное Бутово, ТЭЦ-26.

Вот тут я в сомнении. То ли сам Глуховский не знает, что такое градирни и что из них идет не дым, а пар, то ли это такая тонкая художественная деталь, призванная нам показать – вот, дескать, герой-то наш типичный такой паренек с филфака…

К слову, о филфаках. Уж на что я сам оттуда, но и то про градирни в курсе, чем они там «дымят» на самом деле.

Или вот другой филфаковец – Веллер. Он, случается, и накосячит ради красного словца – понравится ему слово «глинозём», он и заставит конницу глинозём этот прочерчивать и колотить. Бывает.

Так вот, Веллер. При всей его, как сейчас модно говорить, «неоднозначности», в пренебрежении матчастью писателя обвинить никак нельзя. Есть у Веллера великолепный короткий рассказ «Сопутствующие условия». Там героя утром должны расстрелять, он сидит в сарае, руки его связаны. И надо ему как-то попытаться руки развязать и сбежать. В «Моем деле» Веллер подробно описывает, как он подходил к изучению матчасти.

В книжках и в кино – чего проще: герой потерся-потерся обо что-то там, веревочка и лопни. А в жизни? Как пишет сам Веллер: Но я же зануда. Как сказал обозленный майор на военной кафедре: «У тебя, Веллер, пытливый ум, бл@дь!»

Что есть, то есть, прав был майор. И вот как происходит работа над деталью. Цитата обширная, но она того стоит, любому пишущему (да и читающему) будет полезна:

Принес с кухни соседскую бельевую веревку.
Скатал одеяло и всунул скатку в рукава пальто.
Связал пальту руки за спиной.
Стал прослеживать ход веревки в витках.
Сбился, потерял.
Плюнул, взял бритву и стал перерезать.
И смотреть, сколько витков надо перетереть, чтоб смотать все хоть с одной руки.
Так. Возможно!
Помучиться надо, одним не обойдешься, но жить захочешь — перетрешь.
Если время есть.
И есть об что тереть, черт возьми!
В соседском ящике в кладовке я нашел самый большой гвоздь.
Ага, сейчас.
Даже паршивую бельевую веревку хрен об него перетрешь!
А уж приличную пеньковую?
Скользят плотные волокна по гвоздю, месяц тереть будешь.
Проминаются, заглаживаются, затирается бороздка от этих елозиний.
А где я вам в деревенском сарае возьму торчащий кусок стекла или вбитую неизвестно куда острую железячку?
Только гвоздь.
Так.
А если поддеть гвоздем несколько волоконец, воткнув острие кончика в веревку?
Так. А если между кистей, в середину вязки, и надавить вязкой на гвоздь, чтоб — внатяг?
Ага — лезет чуток.
Так.
А теперь дернуть?
Соскочил, зараза!
А еще раз!
Осторожно!
Тыннь!
Порвалась прядочка!
Я утер пот, налил чаю и перекурил.
Да — это возможно: об гвоздь расщипать веревку за спиной.
Да — трудно.
На хрен.
Его утром расстреляют — вот он пускай и упирается.
Я свою часть работы сделал.

Казалось бы – да чего ты, автор, ерундой маешься – не в том же смысл твоего рассказа, возможно аль нет веревку перетереть (дотошный Веллер учел еще и реальный способ вязки – накрепко, без жалости, в несколько витков, перехват узлом, и еще раз крест-накрест – все по науке).

Смысл рассказа же в другом!

Конечно, в другом. Поэтому и нельзя оплошать. Иначе никакой веры у читателя не будет.

Но вернемся к нашему замечательному Алексею Иванову и его произведению. Итак, книга Алексея Иванова «Несчастье», она же «Ненастье».

Занудный объемистый текст начинается описанием ограбления водителем-инкассатором своего же фургона, перевозящего выручку.

С первых же страниц автор (которому критики упорно лепят ярлык «мастер бытовых деталей») начинает чудить. Понятное дело, тонкости инкассаторской работы и автору, и большинству читателей неведомы. И может быть, даже не особо интересны и нужны. Поэтому читатель может простить путаницу между понятиями «карабин» и «автомат», отсутствие среди бригады такого важного человека, как кассира – а вы как думали, инкассаторы просто так мешки таскают да возят?

Можно простить автору и его рассуждения, что «с короткоствольными карабинами… в тесных помещениях сподручнее» – ну, в общем, если альтернатива – противотанковое ружье Дегтярёва, то да.

Я даже готов простить автору, что у него вместо бригады инкассаторов обычные «махновцы», которым плевать вообще на любые элементарные правила своей работы – от обращения с оружием до реакции на незапланированный съезд с маршрута и остановку. Этакие деревянные солдаты-дуболомы из сказки Волкова, с интересом сующие руки в огонь или падающие в реку, приняв ее за гладкую дорогу. Ну, может, в краях Иванова такие вот люди и живут, кто знает.

Но вот когда герой повествования, унылый тип по фамилии Неволин, начинает приводить в действие свой злодейский план…

Знаете, что он задумал? Чтобы сидящий с ним рядом старший смены приоткрыл боковое окно машины и протер якобы запачканное зеркало. Ну, отвлечь таким образом захотел, чтобы оружием (карабином «Сайга») завладеть.

Опять же – доверчивый читатель может и не знать, что в инкассаторских машинах боковое стекло – толстенное-претолстенное и никаких подъемников в нем нет, оно намертво там стоит, без всякой возможности его опускать и поднимать. Но автор-то мог бы это и узнать, раз его творческий замысел требует детали.

Причем про толщину стекла Иванов как-то интуитивно догадался, но на большее его не хватило, поэтому старший смены у него повернулся к окну и «приспустил толстое бронестекло».

Хорошо, что Иванов не написал повесть о моряках-подводниках, там бы у него наверняка герои «приоткрывали» бы некие иллюминаторы, чтобы покурить тайком от старпома.

Приспускаемое в инкассаторской машине стекло – это как застежка «молния» спереди на бронежилете. Примерно столько же смысла и столько же реалистичности.

То есть такую важнейшую и ценнейшую вещь, как «доверие читателя» автор умудряется профукать с первых же страниц. Как любил говорить мой ротный: «Х#рово начинаете службу, товарищ солдат…»

Этого Иванову мало, он зачем-то усиливает сцену новыми нелепостями. Унылый Неволин таки завладевает карабином (вынув его из установленной в кабине автором некой «держалки»). Затем наш герой «сдвинулся за руль» и нацелился в сидящего рядом напарника.

Марка фургончика – «фольксваген», то есть все очень скромно:

Уверен, приди вдруг такая дичь в голову тому же Веллеру – тот бы не поленился, отмерил бы на ручке соседской швабры положенную длину оружия, откромсал бы нужный отрезок, разыскал бы подходящую габаритами машину (да хоть «газельку» маршрутную), залез бы туда и прицелился из палки в перепуганного смуглого водилу. Чтобы оценить просторы салона и возможность этого действия.

Старший смены, вместо того, чтобы забрать у подчиненного свой карамультук, которым тычут в него влотную, сидит понуро и покорно – а потому что негодяй Неволин ему пообещал: говори код, иначе «раздроблю я прикладом тебе пальцы на ногах».

Каким таким способом писатель Иванов собирался заставить своего героя это исполнять, слава богу, осталось загадкой. Но, видать, в представлении писателя Иванова места в кабинке фургона вполне было для «раззудись плечо, размахнись, приклад!», да и старший смены услужливо вытащил ноги из под «торпеды» для более удобного раздробления.

Но я Иванова читать люблю, поэтому всё это списал на неведомые мне, но ведомые ему, краеведу, особенности тамошней уральской жизни. Тем более, совсем скоро Иванову удается вновь заинтриговать – на этот раз своим необычным видением спортивного зала в бывшем центре досуга, который захвачен полубандитским комитетом бывших воинов-«афганцев» во главе с лихим Сергеем Лихолетовым, и превращен ими в штаб-квартиру.

«Наш кач, – пояснил Серега. – Парни тягают железо, набивают банки».

Спорзал, он же «качалка», в тексте упоминается не раз. Автор даже блещет знанием сленга качалок девяностых: набивка банок, она же – накачка бицепсов.

Но вот дальше для писателя начинается терра инкогнита.

Конечно, в фитнес-центры нынешних времен Иванов наверняка захаживал. Поэтому и «качалка» девяностых годов у Иванова – это некий «большой спортивный зал с тренажерами в два ряда». Вдоль тренажеров ходит «высокий и стройный, словно стрелок из лука», тренер – и возле пустого тренажера подкручивает «специальным ключом какую-то блестящую гайку».

Ба! Что такое зал в девяностые годы, где банда полумахновцев «набивает банки» себе для «работы» с непокладистыми продавцами со стихийного рынка? Это не какие-то «тренажеры в два ряда» с блестящими гайками. Это довольно хаотичный набор разномастных гантелей и гирь, это облезлая скамья для жимов, это сваренная на ближайшем заводе силовая рама. Это неуклюжий блок с вертикальной тягой (реже еще имелась тяга горизонтальная). Похожий на козловой кран «кросс-овер». Уголок для становой. И обязательно – боксерский мешок, перемотанный изолентой. И опилочная пыль под ним и в воздухе.

В чем состоит одна из самых больших проблем пишущего? Чем пишущий творец-человек отличается в невыгодную для себя сторону от самого главного творца – бога?

Не будем углубляться в проблемы теософии и атеизма.

В чем его, бога, преимущество, как творца, перед творцом-человеком?

А в том лишь, что бог может творить что угодно и как угодно, создавать любые, самые немысленные вещи и ситуации. Ему на наше «не верю!» наплевать.

А вот писатель-творец должен убедить читателя в сотворяемом.

Но вся беспомощность относительно мелких деталей жизни и нелепого их описания меркнет перед следующим ходом автора. Когда он уже замахивается на описание людских отношений и жизни целого коллектива.

Тот самый Сергей, главшпан всей «набивающей банки» бригады ветеранов Афгана, человек лихой (у него и фамилия – Лихолетов, почти как у его прототипа) и в городе более чем известный. В любовницах у него не абы какая тётка, а тихая девочка Танюша.

Тане пятнадцать лет, и она постигает в училище азы парикмахерского дела. А в ее группе есть лидерша, девка по имени Нелька, при которой всегда ее свита – «три-четыре подруги, крупные и простоватые девахи».

У Нельки мамаша торгует шмотками на рынке, который контролирует Лихолетов, чьи бойцы попортили товар мамаши. За это Нелька сильно озлобилась на тихоню-Танюшу и наехала на нее аки бульдозер – там и побои ежедневные, и унижения в виде общупывания лифчика Тани с криками «чего-то напихивает, чтобы сиськи были!», и обложение данью.

Все свои карманные деньги, которые Лихолет ей выдает на обеды, сожительница теперь отдает злобной Нельке. До того доходит дело, что Танюша в голодные обмороки начинает валиться.

Напомню еще раз – Танюша девочка не абы какая. Во-первых, она дочка того самого высокого и стройного, как лук со стрелами, «тренера» из лихолетовского спортзала (ну который блестящие гайки ходит и подкручивает). И во-вторых она любовница самого Лихолетова, запросто отжимающего у города рынки и комплексы.

Причем медсестра в училище, беседуя с завучихой, которая собирается звонить родителям Танюши, проявляет адекватность:
« – Не советую, Анна Ивановна, – сказала медсестра. – Зачем вам опасные конфликты? Эта девочка живет не с родителями, а с Сергеем Лихолетовым, который командир у группировки «афганцев» во Дворце культуры».

Где, в какой одинокой запруде провел свое детство и юность писатель-бобер Алексей Иванов – я не знаю. Но даже в моей московской школе были девочки, ходившие (как тогда говорилось) с районной шпаной, причем не самого крупного масштаба. Так в их сторону кашлянуть лишний раз остерегались.

Суровый Урал в тексте «Ненастного несчастья» иногда сменяется другими локациями. Афганистаном или даже Индией.

Допустим, едет по афганской долине наша автоколонна «в самое глухое время – в половине пятого утра».

«Ярко-синяя афганская луна озаряла долину Шуррама не хуже осветительной авиабомбы».

Что это за «долина Шуррама» мне так и не удалось нигде узнать.

Потом в загадочной долине рассвело и вообще там случился жаркий бой. Пролитая бойцами кровь, как ей и полагается, «впиталась в светлый афганский грунт».

Я вот тоже первые два десятка лет жизни думал, что кровь быстро и легко впитывается в землю, как водица. А потом увидел, что она выпуклыми блямбами на земле лежит, и сворачивается, запекается корками.

Иванов входит во вкус, и следом сообщает нам устами прапорщика Лихолетова, как лучше всего открывать консервные банки. Прапорщик не лыком шит – в камуфляже, берцах, темных очках, на левом запястье широкий кожаный ремешок с большими «Командирскими» часами. Четыре года в Афгане. Он знает, что почем.

Поэтому снимает «с брюха ремень» и говорит недотепе Неволину:

« – Смотри, салага. Затачиваешь край пряжки и пользуешься вместо штык-ножа!»

Я готов смириться и простить удалому (а он действительно удалой!) прапорщику отсутствие при нем любого годного ножа. Ну ладно, жалко человеку нож о банку портить, понимаю. Но вот то, что прапор какое-то невероятное чмо, носящее солдатский ремень (ибо что там затачивать на рамке офицерского ремня, положенного для ношения и прапорщику – ума не приложу) – как-то прямо обидно за военнослужащего.

Вот это – советский офицерский ремень. Любой может проверить.

И вот всё у них так.

Материал: https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=668274143716288&id=100016011241430
Настоящий материал самостоятельно опубликован в нашем сообществе пользователем Proper на основании действующей редакции Пользовательского Соглашения. Если вы считаете, что такая публикация нарушает ваши авторские и/или смежные права, вам необходимо сообщить об этом администрации сайта на EMAIL abuse@newru.org с указанием адреса (URL) страницы, содержащей спорный материал. Нарушение будет в кратчайшие сроки устранено, виновные наказаны.

Читайте также:

9 Комментарий
старые
новые
Встроенные Обратные Связи
Все комментарии
Xenophob
Xenophob
3 лет назад

Я хз кто такой этот Иванов и глуховского не читал, ибо ковыряться в гугне не готов, но обсуждение афтырем всей этой графомани доставило)

ironback
ironback
3 лет назад

Велика Россия и Ивановых в ней не счесть. А Глуховский это вообще феномен. Как афтырь ненаучного апокалиптического бреда и, по совместительству, записной протестун стал считаться пейсателем надо изучать специалистам по массовым психозам.

odnaka
odnaka
3 лет назад

гладкоствольная Сайга у инкассаторов?..

Riperbahn
Riperbahn
3 лет назад

А ещё бляхом со звездом или якорем можно бить па галаве, предварительно намотав римень на руку 😉

Henren
Henren
для  Riperbahn
3 лет назад

Можно.

Ванёк26
Ванёк26
3 лет назад

У меня такой черный.

Henren
Henren
для  Ванёк26
3 лет назад

Как надену портупею, всё тупею и тупею…

Gena
Gena
3 лет назад

Сколько дэрма пишется… И сколькими читается… Несовершенен человек.

comment image

Чтобы добавить комментарий, надо залогиниться.