Мы познакомились с ним вчера, стоя по колено в теплой, как глинтвейн, воде Индийского океана.

— Друг, а ты почему босиком, а не в солдатских сапогах? Ты что, Жириновского не читал?

Человеком, столь хорошо знакомым с российской политической риторикой, оказался Дилан Коттахаччи, заведующий детским отделением местной городской больницы, жизнерадостный сингал со взрослым брюшком и детскими глазами. А его шутка юмора была вовсе не попыткой разжечь легкую межнациональную рознь, а наоборот — заявить об общих ценностях. Дело в том, что по части солдатских сапог и Индийского океана у правительства Шри-Ланки политическая риторика схожая: в течение почти 30 долгих лет северное и восточное побережья острова находились под контролем тамильских сепаратистов, и солдаты ланкийского правительства лишь пару лет назад смогли осуществить мечту Жириновского.

Город Валайчченаи, да и весь округ Баттикалоа, теперь очень напоминает послевоенную Абхазию середины 90-х: шикарное море, изумительная природа, свободные пляжи, разрушенные дома, бдительные мужчины, каждый первый — воевал. В отелях, магазинах да и просто на улицах туристу радуются, как родному. Вообще-то мы находимся на территории, где преобладает тамильское население, но ощущения поражения что-то не заметно. Тридцать лет войны — слишком много, чтобы и дальше разбираться, кто кому сколько трупов остался должен.

— А это что за портрет? — спрашиваю я Дилана, когда он приводит меня на свое рабочее место. В палате зависает многозначительная пауза.

— Это господин Чандракантан, местный тамильский бандит, — выручает Дилана его пациент. — Бывший. А теперь он губернатор всей Восточной провинции. У нас очень мудрое правительство: главных тамильских террористов оно поубивало, а неглавных поставило большими начальниками…

— Да, да, я читаю русские сайты! — смеется Дилан, поймав мою политически окрашенную ухмылку. — У вас в Москве тоже очень мудрое правительство.

Пока шла война, жизнь в городе Валайчченаи была понятной и стабильной: до 12 часов дня люди свободно гуляли по улицам, заходили в магазины и учреждения, делали свои дела, решали проблемы, а после полудня брали в руки автоматы и начинали делать всякие глупости. Тамилы убивали сингальских военных, а сингалы убивали тамильских повстанцев. Лишь на том основании, что тамилы исповедуют индуизм, а сингалы — буддизм. Ну, и еще у них немного разные взгляды на мировую историю: тамилы считают, что они чуть раньше заселили остров, поэтому им здесь и жить, сингалы же придерживаются прямо противоположного мнения. Умнее всех вели себя мусульмане, которых на острове всего семь процентов. Все это время они жили по принципу «Иван в окопе, Абрам в райкоопе» — и в результате за тридцать лет неплохо поднялись. Теперь их тут недолюбливают и сингалы, и тамилы.

Аббревиатура ТОТИ в России на слуху, но что она означает, мало кто вспомнит. Между тем «Тигры освобождения Тамил-Илама» — самая кровавая террористическая организация в новейшей мировой истории. Именно «тигры» ввели в мировую террористическую практику использование смертников, начиненных взрывчаткой. Тот факт, что тамильский терроризм значительно уступает в известности исламскому, объясняется лишь локальностью тамило-сингальского конфликта: почти все теракты совершены ТОТИ в самой Шри-Ланке и сопредельных государствах.

— Знаете, кто нам тут развязал войну? Англичане, индусы и норвежцы! — просвещает меня местный продавец мороженного на велосипеде. Мобильные торговцы тут очень прикольные — у каждого свой сигнал. Продавец мороженого едет по улице на велосипеде и пиликает клаксоном одну мелодию, продавец хлеба — другую, продавец соков — третью. И список врагов отечества у каждого тоже свой.

— В колониальный период английское правительство отдавало преференции тамильскому меньшинству, — рассказывает краткую предысторию войны Борис Волхонский, старший научный сотрудник Российского института стратегических исследований, один из ведущих российских экспертов по Шри-Ланке. — А после того как в 1948 году Шри-Ланка обрела независимость, главной политической силой стали сингалы, а тамилы были лишены реального политического влияния. Но, будучи этническим меньшинством на острове — их всего 18 процентов населения, — тамилы многократно превосходят сингалов в планетарном масштабе: численность мировой тамильской диаспоры превышает 80 миллионов человек — именно она все эти годы и финансировала ТОТИ.

Впрочем, многие эксперты склоняются к конспирологической версии возникновения «тигров»: якобы им с большим энтузиазмом помогали индийцы, желающие усилить свое влияние на острове; англичане, надеющиеся вернуть свои потерянные активы; американцы, стремящиеся получить в Индийском океане свою военную базу, и прочие мирные народы.

— Но это все спорные утверждения, — считает Борис Волхонский. — Не вызывает сомнений лишь тот факт, что мир в Шри-Ланке наступил при политической поддержке Китая. С тех пор как Пекину понадобился дружественный торговый порт в Хамбантоте, на мятежном севере острова, конфликт стал угасать, и в конце концов война прекратилась.

Больница в Валайчченаи, честно говоря, хреновая. Снаружи она больше всего похожа на некогда шикарный советский пионерлагерь, который лет двадцать простоял заброшенным, а теперь его под завязку заселили гастарбайтерами и членами их семей. На 200 тысяч населения здесь всего 18 врачей, и практически все терапевты. Из узкопрофильных специалистов есть лишь гинеколог и дантист — его крутой джип припаркован возле главного входа. Если случай серьезный, местные врачи направляют больного в вышестоящую больницу. Но там огромные очереди, приходится обращаться к частникам, то есть к тем же врачам государственных больниц, которые открывают вокруг госпиталя коммерческие лавочки. Служба «скорой помощи» отсутствует вообще, все больные — даже полумертвые — добираются самостоятельно.

Но есть три положительных момента. Первый — новый роддом с детским отделением, подарок ЮНИСЕФ. Второй — начищенные до блеска таблички с названиями кабинетов и подписью: Sponsored by doctor H. M. Mustaffa. Для нас, наивных, Дилан поясняет: доктор Мустафа — спонсор не оборудования и даже не ремонта в палатах, доктор Мустафа — спонсор табличек. «Местный менталитет, ничего не поделаешь», — извиняющимся тоном говорит Дилан. Наконец, третий положительный момент — почти полное отсутствие бумажной бюрократии: от пациента не требуют ни прописки, ни полиса — приходи сюда лечиться хоть жучок, хоть паучок, хоть медведица.

— С оборудованием у нас тоже большие проблемы, но зато все наши возможности мы используем по максимуму, — гордо заявляет мистер Тадчанамурти, главврач больницы и счастливый обладатель единственного кабинета с кондиционером. В кабинете всегда звучит медитативная музыка и стоит портрет основателя одной из многих тысяч буддистских сект, последователем которого главврач является. Мистер Тадчанамурти похож на позднего Ельцина. Духовное опьянение — то немногое, что остается ему в его положении. Реальную власть в больнице давно захватила «русская мафия» во главе с Диланом Нилакой.

— Дело в том, что в бывшие мятежные регионы мало кто из врачей хочет ехать, — объясняет секрет своего политического успеха Дилан. — Те, кто получает образование на родине, имеют право выбора места работы. А те, кто учился за границей, должны сначала трудиться по распределению. Но в любой момент мы можем попросить перевести нас из одного неблагополучного региона в другой. Поэтому в один прекрасный день мы, русские, объединились, пришли к главврачу и сказали: если вы хотите, чтобы мы у вас работали, не лезьте в наши дела, мы будем работать так, как считаем нужным.

Тут есть еще один маленький, но очень важный политический момент. Дело в том, что на острове выходцы из российских вузов имеют огромное влияние не только в медицинской сфере. Бывшие студенты советских и российских университетов занимают ведущие посты практически во всех министерствах и ведомствах. Британская привычка объединяться во всевозможные клубы влияния удивительным образом получила на Шри-Ланке русское содержание. Сначала советско-, а затем российско-ланкийское общество дружбы — что-то типа местной масонской ложи. В нем состоят тысячи людей, среди которых и врачи больницы города Валайчченаи. Как раз в этот момент Дилану пришла на мобильный эсэмэска, приглашающая всех членов клуба на чемпионат по крикету среди своих. Буквы латинские, слова русские.

— Вот долбо…б, а?! — Дилан с наслаждением заочно материт худосочного парнишку на тук-туке, который не так уж и сильно нас подрезал. Дилану просто очень хочется вспомнить любимые слова. Следующие секунд сорок они звучат в самых разных сочетаниях. От несоответствия устойчивых русских выражений интонационному рисунку сингальского языка в голове немного щекотно.

— После России я никак не могу привыкнуть к нашему хамству на дорогах, — интеллигентно финиширует Дилан.

Отделение экстренной помощи в местной больнице напоминает гостиничный лобби-бар. Сюда поступают все пациенты с серьезными проблемами, а для врачей это место непринужденного общения в перерывах между поступлениями новых пациентов. Здесь даже есть Wi-Fi, которым, правда, мало кто пользуется, но все гордятся. В первый день мы застаем тут Ришада, Ибрагима и Саманте. Но как только они слышат нашу русскую речь, тут же звонят остальным, распахивают свои фотоальбомы и наперебой показывают свои русские фотографии: а вот Фролов, декан медицинского факультета, очень хороший мужик, а вот Альпедовский, а вот Радзинский, а вот Михайлов, Моисеев. А это Кузнецова — ненавижу ее. А это Юлия Георгиевна Овсиенко, она к нам всегда обращалась: «Дети мои…» И еще очень советовала завести интернациональный роман — иначе, говорит, вы никогда не заговорите по-русски.

— Судя по тому, что с языком у вас все в порядке, совет был усвоен.

Отделение экстренной помощи смущенно замолкает, только тихо шуршат знаки бесконечности над головами.

Рабочая пауза. Поступил новый пациент: мужик траванулся пестицидами. С тех пор как война закончилась, в Валайчченаи почему-то неуклонно растет число мужских суицидов. За неимением другой гадости травятся удобрениями. Дилан и Марзук начинают отчаянно бороться за жизнь маленького тамила с открытым ртом и острыми верхними зубами.

— А вот Сашка Гончаров, а вот Иван, а вот Мишка — они мне как братья, — заводит свою арию Ришад Абдулгани. — Меня со второго курса чуть не отчислили за неуспеваемость. А стал с ними дружить — сразу все наладилось, отличные ребята, можно я через тебя им подарок передам?

В отделение заходят упакованные по-мусульмански женщины, приводят полусогнутого мальчика с гноем в пупке. Мальчика осматривают и отправляют вместе с пупком в вышестоящую больницу.

— А это я в Склифе, после того как меня избили скинхеды, — продолжает листать свой фотоальбом Саманте.

— А вот мой друг Нашид, мы с ним вместе учились в Институте Мечникова, его бритоголовые забили до смерти. — Это Кришнен.

На стул перед Кришненом плюхается еще один пациент — крестьянину товарищ саданул тяпкой по ноге, чуть не отрубил палец. Спортсмен идет с ним в перевязочную штопать ступню.

— А вот Нина, доцент! — возвращается Дилан, воскреситель зубастого самоубивца. — Мы однажды у нее на даче зависали, она уехала по делам, а мы нечаянно спьяну ей дом спалили. Она звонит — ну все, думаем, сейчас будет нас убивать. А Нина первым делом спрашивает: «Все живы?! Все? Ну и слава богу». И положила трубку. Б…дь, ну как же я все-таки люблю Россию!

— У нас когда говорят про бедную жизнь, имеют в виду не деньги, — еще глубже вздыхает Дилан. — Вот в Питере — там мне иногда не на что было продуктов купить, но жил я богато. Россия дала мне все: и образование, и смысл жизни. Туда меня позвал мой друг Раджита Хендахева, он уже учился в питерском Первом меде. У нас в Шри-Ланке учеба в вузах бесплатная, но поступить очень трудно. А в России тогда учиться стоило дешево — это сейчас цены выросли, и дешевле стало ездить в Бангладеш или Латвию. В общем, прилетаю я в Москву, как на Марс: мне 22 года, кругом снег, мороз страшный, а я в одной куртке. Сначала поселился в общаге для иностранцев, но потом понял: здесь я никогда не выучу язык — и переселился в русское общежитие, в Купчино. Как сейчас помню: на 62-м трамвае двадцать минут от метро. Там у меня русские друзья появились, они меня Димой звали, и я им был как брат. Русские — они вообще очень честные, меня даже проститутки не обманывали. Я ухожу в душ, возвращаюсь — а кошелек как лежал на столе, так и лежит. И даже не выпрашивали ничего лишнего. Ну, разве что когда узнавали, откуда я, говорили: «О! Дай чаю попить».

— Россия — великая страна, поэтому в ней не может быть все идеально, — на следующий день песню о родине продолжает Ришад. Сегодня он ведет прием больных в поликлинике. Мы сидим в кабинете, выкрашенном темно-зеленой краской (у нас в таких следователи допрашивают преступников), и решаем проблему Востока и Запада. А посетители, судя по их снисходительным улыбкам, уверены, что мы говорим о бабах.

— Ришад, ну чего ты такого нашел в России! У нас тебя били и оскорбляли. У нас холодно и грязно. У нас бардак и коррупция.

— О, барда-а-ак! — сладострастно стонет бывший студент Лумумбы, и очередная посетительница, будучи уверена, что история о супружеской измене достигла своей кульминации, крутит головой восьмерку. — Как я люблю ваш бардак!

— Ты говоришь, как будто мы с тобой сейчас находимся в Европе и у вас тут скучный идеальный порядок.

— Нет, у нас тут никакого порядка нет. У нас тут порядка гораздо меньше, чем в России. Но у нас тут… как это по-русски… гармоника.

— Гармония?

— Да, гармония. Даже во время войны одна гармония. Страшно скучная вещь. Ты точно знаешь, как жить при жизни, и ты знаешь, что с тобой будет после смерти. Ты родишься снова и опять будешь все знать. Просто ужас. А в России бардак, в России ты ничего не знаешь, в России круто.

PS. Только что произошли теракты в Шри-Ланке, убито 185 человек. 8 взрывов, все в церквях и в отелях. Я не могу утверждать, что сегодняшние теракты организованы именно теми, кому не нравится влияние Китая, но то, что они организованы какой-то внешней силой, для меня очевидно.