Феномен Баадера-Майнхоф, заключающийся в нехитром правиле: “Если вы что-то узнали, то вероятнее всего, скоро опять об этом услышите”, работает в моей жизни, как часы. Однажды эхо, разнообразия ради, прокатилось не по искусствам, а по наукам.

Вернее, по так называемым популяризаторам науки. Очень я этих просветителей люблю и обожаю. Причем обе категории — и психов, забывших принять свои таблетки и оттого при любой смене барической системы набегающих в мой ЖЖ с попытками сделать меня умнее (как? еще умнее?), и мелких околонаучных жуликов, ловящих рыбку в мутной воде сомнительных гипотез и “упознавательных пидарач”.

Категория дрочащих на науку просветителей мещан пришла к нам с Запада. У нас при Советском Союзе популяризация науки имела несколько иной вид: передачи “Очевидное-невероятное” с Сергеем Капицей были совсем не похожи на передачи с Нилом Тайсоном, однофамильцем кусачего боксера, директором планетария и неуклонным потрясателем уютного обывательского мирка. Это бойкое существо ведет массу ТВ-шоу, известно, цитируя википедию, “красочным характером, весёлостью и трепетом перед необъятностью вселенной” (переводя на русский “нервный, но натужно веселящийся придурок”). Вот он, если кто не знает:

Некогда трепетный Тайсон всплыл на волнах флуда в моем ЖЖ, и я подумала: как же со временем может испаскудиться и человек, и сфера его деятельности, и СМИ-концепция повышения образовательного уровня, неплохо, по сути, задуманная…

Надо признать, что и любимое некогда “Очевидное-невероятное”, и ее бессменный ведущий также не избежали разлагающего воздействия времени. Старость не радость, что для людей, что для организаций. Везде рано или поздно заводятся всякие РАЕН, а за ними вползают в приличные дома передачи о теории памяти воды, все эти протоукры и торсионные поля. Скручивающие публике мозги на раз, особенно той публике, которая не видит разницы между РАН и РАЕН, между способом привлечь внимание к очередной передачке и научным исследованием, между потрясением обывателя и научной гипотезой.

Научная гипотеза отличается тем, что ее нельзя за пять минут объяснить и школоло, и школьной уборщице, что бы кто на сей счет ни выдумывал. Но когда афроамериканец с докторской степенью (соответствующей нашей кандидатской) и стопкой покрытых пылью научных работ (каковое чудо американцев, похоже, изумляет не меньше, чем обезьяна, пишущая симфонии) под конец передачи изобразит на лице работу мысли и выдаст поток сознания аж на три минуты (в эфире это очень много и очень дорого) про мизерность разницы между человеком и шимпанзе — почему бы обывателю не поверить? Не станет же доктор-кандидат наук в области физики врать в глаза с экрана телевизора?

Еще как станет. Ведь ученых только на таких условиях в телевизор и пускают: чтобы они врали, зажигательно и пылко, привлекая внимание любителей убояться бездны премудрости. А поскольку врать в той области, в которой ты хоть что-то понимаешь, бывает совестно, господа ученые любят поговорить о том, в чем ни уха ни рыла. Например, директор планетария — о генетике. Один щелчок пальцами со стороны руководства канала — и дрессированный астрофизик послушно звездит: да весь груз человеческого разума несет в себе исключительно, эксклюзивно, единственно процент генов, отличающих нас от шимпанзе! А значит, для существ, отличающихся от шимпанзе процента на два-три, раса людей будет как шимпанзе для нас, сапиенсов: “Наш маленький Джонни тоже так может! Его астрофизические выкладки и симфонии мы повесили на холодильник!”

Оставим за кадром петросянство — у некоторых представителей человеческой расы оно в крови и находит себе замечательное применение в стендап-комедии. Оставим за кадром и вопрос, почему инопланетяне должны быть составлены из того же биологического материала, что и мы с нашими шимпанзе, мышами и мухами дрозофилами, почему инорасцы тоже должны писать симфонии и вешать первые опусы своих чад на холодильники. Почему у них вообще должны быть холодильники? Всё это — шютки йумара для особо тупых американцев, работа на ЦА.

Поговорим лучше о том, о чем популяризатор науки умолчал. Поздравляем, мистер Тайсон, соврамши.

Для начала замечу: мы, хомо, и от мыши отличаемся всего-навсего одним процентом белок-кодирующих генов. А между тем у человека по меньшей мере половина белков не похожа на мышиные. Всё за счет так называемого альтернативного сплайсинга. Это механизм, позволяющий одному гену производить тысячи разных белков, порой противоположного действия. В нашем организме не работает принцип “один ген — один белок”, а запущен механизм “один ген — множество белков”, что дает человечеству огромное преимущество в плане усложнения органов и функций. Геном круглого червя по количеству генов также почти не отличается от генома человека, однако альтернативному сплайсингу у червя подвергаются только 15% генов, притом, что у человека — 94%.

Если человека лишить этих возможностей, то результатом засбоившего альтернативного сплайсинга может стать синдром Прадера-Вилли, вызывающий интеллектуальные и поведенческие отклонения, болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона, синдром Луи-Бара, лобно-височная деменция, мышечная дистрофия, дегенерация спинного мозга и много других дегенеративных заболеваний. В червя или в мышку, впрочем, мы и с “ленивыми генами” не превратимся.

Как видите, разница не в голимом количестве генов, а в том, какое количество белков они могут производить. Разница между одним-двумя-тремя белками и тысячами их, как вы понимаете, составляет не один процент и даже не десять. Из нее-то и берется отличие человека от братьев наших меньших.

Таким образом, популяризатор пугает обывателя бездной якобы непознаваемых тайн природы — там, где и тайн-то особых нет. Если, конечно, не быть невеждой. Но именно к невежде все эти “ученые” и обращаются.