И все-таки во всех этих советского времени исследователях пушкинской и декабристской эпохи, разного рода лотманах, эйдельманах, окуджавах и прочих — было нечто глубинно мещанское.

Их не волновали как личности, например, народники, которые шли в деревню, в грязь, навоз и беспробудное народное пьянство, чтобы дать этому народу хотя бы двухклассное образование и возможность не умереть от пустяковой болезни. Нет, лотманов, эйдельманов, окуджав и прочих слепила блестящая мишура всех этих гусарских и прочих мундиров, округлые обнаженные плечи светских дам (которые на деле, скорее всего, были толстыми коротенькими кубышками), сияние императорского двора и пр.

Скорее всего, это была обычная фрейдовская проекция самих себя в тот недоступный для них по рангу мир. Кабинетные ученые, которые и на жен-то своих прикрикнуть боялись, строча свои рукописи, представляли себя удальцами, которые бесстрашно сражались на поле боя, волочилась за чужими женами и еще успевали писать стихи.

Типичный пример — песенка из рязановского фильма (еще один персонаж) «О бедном гусаре замолвите слово», апофеоза восторженного мещанского взгляда на ту эпоху (слова, кстати, Цветаевой — а как будто смольненская институтка в альбом подруги написала).

И ведь Лотманы, эйдельманы и окуджавы в каком-то смысле советское дворянство. Окуджава даже сын попавшего в опалу вельможи. Остальные тоже «из хороших семей». И тут такое низкопробное мещанство и зависть к «юнкерам».

Да и хрен бы с ними, но эта кабинетная ….. (нужное проставить) отравила своими сочинениями целое поколение русских читателей.