Левая общественность опять жалуется на закрытие больниц в России. Поводом стали слова вице-премьера Татьяны Голиковой, которая прямо указала, что «во многих регионах оптимизация была проведена неудачно». Сколько таких регионов в процентах от общего числа, и как обстоят дела в других (где, по логике высказывания, оптимизация была таки проведена удачно), журналисты почему-то не сообщили, ну а критикам до этого дела нет.

Также остаётся не вполне понятным, можно ли вообще говорить о сокращении числа больниц в стране. Блогер genby пишет, что если смотреть не на юридические лица, а на физические здания медучреждений, то сокращения почему-то не видно. Более того, получается даже больше больниц, чем было в 1990 году – 14,5 тысяч против 12,8 тысяч.

В чём дело? Возможно, база данных не учитывает факт закрытия? Или при слиянии больницы действительно не закрывают, а просто объединяют их имущество и штат работников?

Предположим, что государственные больницы всё же закрываются. Но почему критики забывают, что за последние 20-30 лет открылось огромное количество частных клиник и медицинских центров (более 6 тысяч, по данным той же базы, не считая стоматологии и косметологии)? Очевидно, что если коммерческая медицина так востребована, то она взяла на себя значительную часть той работы, которую раньше выполняли государственные учреждения.

Наконец, как справедливо указывает тот же genby, главный показатель работы здравоохранения в стране – это не количество врачей или больниц, а та самая средняя продолжительность жизни, которая у нас растёт быстрыми темпами.

Вторым по важности признаком роста эффективности медицины является снижение смертности от болезней и опасных для жизни состояний. Например, смертность от инсультов в России за последние 10 лет снизилась в два раза, а смертность от острых инфарктов миокарда – на 20%.

По словам министра здравоохранения Вероники Скворцовой, этого удалось добиться благодаря созданию «специальных межрайонных» и «межмуниципальных центров», то есть путём расширения доступа населения к качественной медпомощи (в первую очередь для жителей сельской местности и небольших городов). Неужели дело вовсе не в количестве больниц, а в их качестве и доступности?

Однако борцунов с режЫмом по-прежнему возбуждает всё ещё сравнительно низкая средняя продолжительность жизни россиян. Однако если брать отдельный показатель для женщин, то Россия не так уж сильно отстаёт от западных стран. Статистику портят главным образом российские мужчины, которые живут на 10 лет меньше своих жён и подруг.

Как мы дошли до жизни такой, попытался разобраться профессор Александр Скоробогатов:

Разница в продолжительности жизни между полами видна не только во времени, но и в пространстве. Например, в базе содержатся данные по продолжительности жизни мужчин и женщин по 192 странам мира за 2012 г. По разрыву между полами Россия в этом списке занимает первое место. Что ещё интересно, первые восемь строчек в этом списке занимают бывшие советские республики. Вряд ли это случайность.

Чемпионов списка объединяет недавнее прошлое. Немаловажный фактор в нём – уклад семейной жизни, сложившийся в советское время. <…> …сегодня семья – это матриархальные отношения, а всё остальное – не более, чем отклонение от нормы. Большую роль здесь сыграло семейное законодательство, возлагающее на мужчин определённые обязанности, но не дающее никаких прав. В отличие от женщины. Ключевой момент – контроль над детьми. Кто контролирует детей – тот на всю жизнь защищен от одиночества. А что получает мужчина при разводе? Формально – ничего. Неформально – временное разрешение женщины общаться с детьми.

Таким образом мы обнаруживаем, что брак в СССР был мужчинам не выгоден, поскольку он обязывает мужчин оплачивать блага, которые будут передаваться в полную собственность женщин, – фактически это система перераспределения ресурсов от мужчин к женщинам. В результате в плане поведения мужчины, доминирующий сегодня тип семьи можно также разбить на два основных типа: победивший матриархат и полураспавшиеся семьи. В обоих случаях женщина принимает основные решения по хозяйству и воспитанию детей и воплощает их в жизнь, и, значит, чувствует себя неплохо. <…> Обычно мужчина не удовлетворён таким своим подчиненным статусом и решения женщины воспринимает как нечто, его не касающееся. Как полноценный член семьи он отсутствует и постепенно от семьи отстраняется. Это принимает такие формы, как измена, пьянство, уход в работу, хобби или зависание в друзьями.

В перспективе всё это обычно означает одиночество. Оно может скрашиваться общением на работе или с друзьями, но полностью ни то, ни другое отсутствие семьи не компенсирует. Поэтому «мужичок за пятьдесят», даже если он «не бомж и не алкаш», одинок и никому не нужен. Его жизнь бессмысленна, и он ее не ценит, а значит, начинает себя разрушать – не пьянством, так какими-нибудь другими деструктивными привычками.

Лично я склоняюсь к мысли, что главный виновник проблемы — историческое ограничение частной инициативы и, вообще, возможностей для независимого заработка и контроля над собственной жизнью, которое много лет загоняло советских мужчин в подчинённый угол, а потом, в девяностые, выбросило их по инерции в депрессию – в самом прямом, в медицинском смысле этого слова.

Логика у меня проста. Проблемы победившего матриархата есть и на Западе, причём в настолько уродливой и жёсткой форме, что мы в России можем считать себя по сравнению с США и Европой практически здоровой в этом плане страной. Тем не менее особого разрыва в продолжительности жизни мужчин и женщин на Западе не наблюдается.

Впрочем, я не настаиваю на своей версии, вопрос для меня открыт. С радостью прочту ваши соображения в комментариях.