Конец Третьего Рейха
Гутен морген, камераден. Сегодня наша и Ваша рыдакция приоткроет (на совсем чуть-чуть) одну из закрытых страниц истории – страничку под названием «Конец Третьего Рейха» (без иллюстраций).
8-ое мая 1945-го года, Берлин. Длинный коридор, ведущий к последнему респауну Вермахта с Люфтваффой и Кригс-Мариной. Обшарпанная дверь с табличкой «Дер Гроссе Штаб», перед которой переминаются с ноги на ногу в ожидании неумолимо приближающегося триумфа следующие персонажи:
Афоня Хабаровский, вор в законе, главный фельдмаршал штрафбат-армии
Юсупов Христофор Крайслерович, урядник Великого Войска Белогвардейского
Совиньон де Божоле, торг-пред французского «Ля Рэзистанс»
Стоян Раков, атаман болгарских конных партизан
Остап Насвпокоенко, сотник УПА
Пшедрислав Обмудецкий, хорунжий Армии Куйовой (или как там её), потомственный обмудсмен
Джон Смит, командир расово-инклюзивной танковой дивизии им. Хижины Дяди Тома, потомственный гей
За дверью не менее активно переминаются с ноги на ноги уцелевшие бонзы Третьего Рейха :
Карл Дёниц, рейхспрезидент
Вильгельм Кейтель, генерал-фельдмаршал
Ханс-Георг фон Фридебург, адмирал флота
Ханс-Юрген Штумпф, генерал-полковник авиации
Юлиус Штрайхер, независимый либеральный журналист
Марта Зигзауэр, секретарша на доверии
Дитер Обезболен, секретарь на подхвате
Хельга, уборщица
Уборщица Хельга деловито драит пол в, назовём его так, бонзятнике, вполголоса матеря понаследивших сапожищами вояк и «эту шлюху Марту». Она же и открывает дверь в кабинет, чем незамедлительно пользуется делегация снаружи, просачивающаяся внутрь малыми группами и напрочь игнорирующая возмущённый рык Хельги «Куда, фике ирен муттер, по помытому ?!».
Афоня Хабаровский, развязно: — Вечер в Ставку, бродяги. Мир бонзАм, хрен ментам, часик в радость, коммунизм в гадость.
Юсупов Христофор Крайслерович, брезгливо морщась: — Мой коллега хотел сказать «Здравствуйте».
«Коллега» презрительно сплёвывает на пол, но от ответной реплики воздерживается, вместо этого сосредотачиваясь на осмотре стоящего в углу сейфа.
Карл Дёниц, вежливо: — Добрый день, господа. Желаете кофе, сигар, круассанов? Марта, не стой столбом!
Секретарша Марта послушно приступает к непрямым обязанностям, а среди делегации наступает некоторое оживление. Сотник Остап оживляется при слове «круассан», хорунжий Пшедрислав и Совиньон де Божоле оживляются при виде Марты, Джон Смит оживляется при виде томно вздыхающего в углу Дитера Обезболена. Становится понятно, что грядущие переговоры пройдут в обстановке тёплой и дружественной атмосферы. Господа с обеих сторон приступают к лёгкому перекусу.
Первым подзатянувшуюся тишину нарушает Остап Насвпокоенко. Доев последний круассан с подноса и вытерев руки об роскошного цвета шаровары, он панибратски хлопает Кейтеля по плечу.
— А шо, Вилли, дэ тут у вашому Берлини отой Венский опер? И чого нэ прыйшов?
Независимый либеральный журналист Юлиус Штрайхер тут же делает в своём блокноте следующую запись: «Поистине удивительна тяга этого народа к европейской культуре и исскуству!». Афоня же Хабаровский, услышав знакомое слово, перестаёт пялиться на сейф и на всякий случай выкладывает из кармана серебряные ложечки и наручные часы Кейтеля.
Карл Дёниц, вежливо: — Венская Опера тут недалеко, вечером обязательно посетим всей компанией. Но, как мне кажется, господа, вы здесь по несколько иному поводу?
Совиньон де Божоле, гордо: — Уи!
Хорунжий Пшедрислав, ещё гордее: — То ест так!
Афоня Хабаровский, неверно истолковав намёк, с поскучневшим лицом отдаёт Дёницу и его наручные часы, после чего разводит руками – дескать, «Теперь точно всё. Не очень-то и хотелось».
Юсупов Христофор Крайслерович, понимающе прищуриваясь: — Господа имеют в виду капитуляцию, не так ли?
Господа с немецкой стороны принимаются согласно кивать, а в бонзятнике опять ненадолго воцаряется тишина, нарушаемая лишь страстным шёпотом хорунжего Обмудецкого, снова отвлёкшегося на секретаршу Марту: «Ком, паненка, шляфен, а морген дам пеньондзов!». И шарканьем Джона Смита, неуклонно придвигающегося к уже почуявшему неладное секретарю Дитеру.
Ханс-Юрген Штумпф, с тяжёлым вздохом: — Господа, вот соответствующий документ в семи экземплярах, прошу ознакомиться.
Покуда сторона, принимающая капитуляцию, вчитывается в исторический докУмент, Кейтель кивает Юсупову на Совиньона де Божоле.
Вильгельм Кейтель, иронично: — А что, эти тоже нас победили?
Оскорбительная реплика не остаётся без внимания гордого галла с бдительно оттопыренными ушами.
Совиньон де Божоле: — О, ещё как! Французская земля горела у вас под ногами, мсье КейтЭль! Наши официанты плевали вам в кофе, наши булочники продавали вам только вчерашние багеты, а наши прекрасные дамы только симулировали оргазм!
На последнее слово в этой гневной отповеди реагируют сразу трое: сам де Божоле мечтательно облизывается, секретарь Дитер болезненно морщится, а секретарша Марта недоумённо поднимает брови, явно не понимая, о чём вообще речь.
Карл Дёниц, пожимая плечами: — Ну, допустим. А эти двое?
Почувствовав устремлённые на них взгляды, хорунжий с сотником перестают «случайно» наступать друг другу на ноги и приосаниваются. Хорунжий надувает щёки и выпячивает грудь, а сотник Остап на всякий случай прикрывает рукой висящий на шее «Железный Крест». Понимая всю неловкость момента, за них вступается Джон Смит, ради этого даже перестав щупать секретаря Дитера за галифе.
Джон Смит, разъярённо: — Йес, оф коз! УПА и Армия Куйова (или как там её) внесли неоценимый вклад в дело победы мировой демократии над немецким тоталитаризмом и диктатурой! Они в первых рядах, плечом к плечу…
Командир расово-инклюзивной танковой дивизии им. Хижины Дяди Тома ещё несколько минут расписывает неоспоримые заслуги своих протеже, пожирающих большого белого бвану полными обожания взглядами. Вследствие чего Дитер Обезболен даже начинает немножечко ревновать.
Вильгельм Кейтель, устало: — Да поняли мы, поняли! Раз уж вы так настаиваете, то, как говорят русские, хрен с ним! Ну а этот-то что, тоже внёс и тоже в первых рядах?!
Позабытый всеми в углу, атаман болгарских конных партизан Стоян Раков смущается, но вовремя вспоминает, что дома дети не кормлены и перец не сажен, так что принимается энергично мотать головой, прикидывая в уме размеры будущих контрибуций и обозначая согласие. На традиционный български манер.
Ханс-Георг фон Фридебург, довольно: — Ну вот, хотя бы этот не… как там говорят русские ? … не вагинит про свой героизм. Значит, его вычёркиваем. Согласны, атаман Раков?
Атаман Раков категорически против такой дискриминации, но несогласие своё снова выражает жестами, что в его случае ситуацию только ухудшает. Под одобрительные смешки аудитории из итогового коммюнике вычёркивают Болгарию в целом и Стояна Ракова в частности. В результате напряжённой дискуссии стороны приходят к следующим решениям:
Франции отходят все булочные, швейные мастерские и бордели на территории Германии. А Жан Марэ официально признаётся лучшим актёром всех времён и народов.
В распоряжение расово-инклюзивной танковой дивизии им. Хижины Дяди Тома передаются все африканские колонии Германии и земля Франца-Иосифа.
В распоряжение Афони Хабаровского передаются сейф из кабинета и (хрен с ними) наручные часы Кейтеля.
Юсупов Христофор Крайслерович официально признаётся Германией наследником дома Романовых, с последующей беатификацией в узком семейном кругу.
Польше отходят территории «От Моря до Моря», с условием, что моря возле Жешува и Лодзя те выкопают сами.
Лично сотнику Насвпокоенко отходит подряд на рытьё вышеупомянутых морей и сто моргов земли «под бурячки». А лично Карл Дёниц охотно готов признать его гетманом и сводить в Венскую Оперу.
После чего остаётся утрясти лишь совсем уж незначительные детали, вроде контрибуций, репараций, реституций, демаркаций, денонсаций и сметы праздничного банкета. Ставятся последние подписи, пожимаются последние руки. Разнимается безобразная драка между хорунжим и некогда сотником, а ныне ясновельможным гетманом Остапом из-за несущественных разногласий по поводу старшинства и субординации.
Наконец, подарив на прощание победителям немного наличных, Марту с Дитером и прочие мелкие сувениры, побеждённые церемонно раскланиваются и спешно покидают здание через форточку.