Я довольно много писал про Буратино — но почти не говорил о Пиноккио. Сразу скажу, я не буду разбирать образ первого деревянного мальчишки — все-таки популярность сказки Карло Коллоди у нас всегда оставляла желать лучшего, а в этом томе я решил собрать только культовых сказочных персонажей.

Но вот про человека, впервые познакомившего советских детей с Пиноккио, мне кажется, нужно рассказать — история «Буратино» без этого будет не полной.

Первую попытку познакомить советских детей с Пиноккио предпринял, как известно, Алексей Толстой. По свидетельствам мемуаристов, «красный граф» в 30-е годы рассказывал о своем новом проекте так: «Отличная книжка Пиноккио! Надо срочно перевести, пока Маршак не украл«. Перевода, как известно, не получилось, после нескольких глав Толстой увлекся, забил на оригинал, погнал отсебятину — и в итоге написал «Приключения Буратино».

Интересно, что граф, несмотря на происхождение, плохо владел иностранными языками, и своего «Буратино» писал, пользуясь русским переводом Пиноккио, выполненным Ниной Петровской. Перевод Петровской, кстати, вышел в Берлине в 1924 году, причем сам будущий «красный граф», пребывавший тогда в эмиграции, и был редактором книги.

(и вот всё у них, советских интеллигентов, было так — «быстро стырил и ушел — называется нашел»)

Эмигрантский перевод Петровской, между прочим — это было последнее издание на русском языке перед советской «реабилитацией» Пиноккио в 1959 году, когда в Союзе вышла книга с иллюстрациями Валерия Алфеевского. Причем, к удивлению всех, книга о приключениях деревянного человека в 1959 году вышла в новом переводе, от знаменитого мастера военной прозы, автора «Звезды» и «Весны на Одере» Эммануила Казакевича.

«Приключения Пиноккио» — единственная детская книга в творческом наследии этого прекрасного «взрослого» писателя с весьма интересной судьбой.

Свою национальность Эммануил Генехович не то что не скрывал, — всячески декларировал. Настолько, что в 1932 году 18-летний мальчик из приличной харьковской еврейской семьи, сын известного публициста и литературного критика Генеха Казакевича, уехал из Харькова в Биробиджан, где пообещали создать национальную еврейскую республику (и через два года действительно была образована Еврейская автономная область).

В том же году юный переселенец был назначен председателем еврейского колхоза «Валдгейм», что на идише значит «Лесной дом». Позже был строителем и первым директором Биробиджанского еврейского государственного театра.

Родным языком Эмиля Казакевича был идиш, и именно на этом языке были написаны все его ранние произведения.

Первую книгу на русском он написал только после войны — ею стала знаменитая повесть «Звезда», написанная по впечатлениям от службы в дивизионной разведке и открывшая новую страницу советской военной прозы. Так о недавно закончившейся войне еще никто не писал.

У меня от финала «Звезды каждый раз мурашки: «Но каждую весну, каждый май, души погибших с полей Польши, Чехии, Германии — отовсюду, устремляются в родные края, чтобы увидеть свою цветущую Родину — за которую отдали свои жизни!».

Похоже, именно на фронте Казакевич изменил свое понимание Родины. По крайней мере, в Израиль бывший убежденный еврейский националист так никогда и не уехал, хотя все дети давно были там.

Но не будем забегать вперед.

В армию Казакевича не взяли — у него был белый билет по зрению. Однако летом 1941 года он ушел в московское ополчение, где известного к тому времени переводчика и публициста зачислили в знаменитую «писательскую роту». Там воевало множество писателей, в частности, автор «Красных дьяволят» Павел Бляхин.

Оттуда Эммануил Казакевич позже перевелся в войсковую разведку. Помогло свободное владение немецким языком и то, что ополченец Казакевич взял у приятеля очки с гораздо менее толстыми линзами — зрение на медкомиссии в полевых условиях определяли по стеклам очков. В разведке он и служил всю войну, пройдя путь от рядового разведчика до начальника разведотдела дивизии и помощника начальника разведотдела 47-й армии. Был награжден медалью «За отвагу», орденом Отечественной войны II степени (1944 г.) и двумя орденами Красной Звезды (1944 и 1945 гг.).

Казакевич чрезвычайно болезненно переживал разговоры про евреев и «Ташкентский фронт», поэтому упрямо отказывался работать по специальности. Доходило до того, что даже когда дело пошло на принцип и после очередного ранения и госпиталя его в приказном порядке определили на работу в военную газету во Владимире — он и тогда не смирился. А списался со своим командиром – Захаром Петровичем Выдриганом — и тот пошел на прямой подлог, вытащив «нашего писателя» обратно в родную дивизию по фальшивому предписанию.

Когда в марте 1946 года капитану Казакевичу велели писать рапорт на демобилизацию, он положил на стол начальника штаба документ со следующим текстом:

Ввиду того, что я слеп, как сова,
И на раненых ногах хожу, как гусь,
Я гожусь для войны едва-едва,
А для мирного времени совсем не гожусь.
К тому ж сознаюсь, откровенный и прямой,
Что в военном деле не смыслю ничего.
Прошу отпустить меня домой
Немедленно с получением сего.

Потом… Потом было возвращение к писательству, книги «Звезда», «Весна на Одере» и «Двое в степи», в которые он переплавил свой фронтовой опыт, громкий успех, слава, популярность и репутация одного из лучших писателей-фронтовиков.

Тем неожиданнее был слух, который однажды пронесся в писательских кругах — представляете, Казакевич откочевал из военной прозы в детскую литературу!

Корней Чуковский в конце 50-х записал в своем дневнике:

Казакевич переводит Пиноккио. С немецкого; перед ним итальянский текст, итальянский словарь.
— Работа эта слишком уж легкая! Переводчики-паразиты выбрали себе легчайшую литературную профессию. Но я вставлю перо Алексею Толстому! Буратино умрет во цвете лет. Испортил Алексей такую сказку.

Поверить классику детской литературы мешает то обстоятельство, что с ремеслом переводчика Казакевич еще до войны был знаком не понаслышке — он, собственно, и начинал переводчиком, переводил на идиш с немецкого и русского, в частности, стихотворения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. В. Маяковского, для Биробиджанского театра перевел более десятка пьес советских драматургов.

А с 1937 года Эммануил Казакевич работал внештатным переводчиком в государственном еврейском издательстве «Дер Эмэс» (Правда), причем его трудовая деятельность там началась с перевода на идиш брошюры С. Уранова «О некоторых коварных приемах вербовочной работы иностранных разведок».

Он очень много переводил на идиш, но на русский язык Эммануил Казакевич перевел только один текст — про Пиноккио. Этот перевод «Пиноккио» стал классическим, и переиздается до сих пор.

Не все юные читатели сказки о деревянном мальчике, правда, знают, кто переводчик — но это всегда так.

Это нормально.

Жил-был…
«Король!», — немедленно воскликнут мои маленькие читатели.
Нет, дети, вы не угадали. Жил-был кусок дерева.
То было не какое-нибудь благородное дерево, а самое обыкновенное полено, из тех, которыми в зимнюю пору топят печи, чтобы обогреть комнату…

Наше советское полено.