В Европе и прежде нас мало знали, даже до того, что всегда надо было удивляться, что столь просвещенные народы так мало интересуются изучить тот народ, который они же так ненавидят и которого постоянно боятся.

Эта скудость европейских о нас познаний и даже некоторая невозможность Европы понять нас во многих пунктах — всё это в некотором отношении было для нас до сих пор отчасти и выгодно. А потому вреда не будет и теперь.

Пусть они кричат у себя о «позорной слабости России как военной державы», вопреки свидетельству десятков их же корреспондентов с самого поля войны, удивлявшихся боевой способности, рыцарской стойкости и высочайшей дисциплине русского солдата и офицера; пусть самые возможные, хотя бы и значительные, ошибки русского штаба в начале войны, они считают не только непоправимыми, но и органическими всегдашними недостатками нашего войска и нации (забыв, как часто мы их бивали в битвах за все последние два столетия).

Пусть, наконец, самые серьезнейшие из их политических изданий сообщают Европе за точную истину об огромном бунте народа, предводимого нигилистами, на Выборгской стороне в Петербурге, и о вытребованных русским начальством двух полках по железной дороге из Динабурга, для спасенья Петербурга,— пусть это всё говорят они в слепой своей злобе.

Повторяю, нам это даже выгодно, так как сами они не ведают, что творят. Ведь, уж конечно, им бы хотелось возбудить у себя повсеместно к нам ненависть «как к опасным противникам их цивилизации»,— и вот они же представляют нас в упадшем виде, в смешном до позора слабосилии как военной державы и как государственного организма.

Но ведь кто так слаб и ничтожен, тот может ли возбуждать опасения и против себя коалиции? А им именно нужно настроить против нас свое общество. Стало быть, во вред же себе говорят, а коли так, то приносят нам не вред, а пользу.

Достоевский, дневник писателя, запись за 1877 год.