Русский рок – это сплетение душевных нитей, свободного ветра, музыки, заставляющей верить и мечтать. Ну а если серьезно — это такое около-музыкальное направление, возникшее в СССР во времена позднего Прежнева.

С тех пор он (русский рок, а не Прежнев) умер раза три, но существует до сих пор.

В русском роке не важно, кто как играет. Важно, что всегда найдется китайская девочка лет пяти, которая делает это лучше.

Главное в русском роке — это, конечно, тексты. Тексты обязательно должны нести скрытый смысл. Ведь настоящий русский рокер™ — в первую очередь Поэт и Голос Эпохи, а то, что позади него что-то бренчит — это так, для большего вдохновения.

Наличие какого-либо явного смысла в текстах необязательно, и даже не приветствуется. Чем более бессвязно сочетаются слова — тем лучше.

На просторах сети нетрудно встретить гогнарей, фанатично уверенных, что русский рок играли Тальков, «Любэ» и даже Высоцкий. А советский эстрадный попсарь Стас Намин сейчас считает себя, только не падать, «основателем русского рока», которого «гоняли и притесняли». А ещё он изобрёл видеоклипы, первым начал играть с дисторшеном и писал только «гимны поколения». И секс с фанатками тоже он изобрёл. Серьезно — именно так было написано в статье о нём на педивикии, написанной штатным пиарщиком Намина (впоследствии пиарщика таки забанили, а статью немного почистили, но далеко не полностью). В похожем состоянии находится и статья в педивикии о первой группе Бари Алибасова «Интеграл».

При этом гогнари уверены, что «русский рок» — это отдельный жанр со своим особенным, узнаваемым, неповторимым звучанием. В качестве примера обычно приводят пост-панковые Кино, Агату и Наутилус: их сравнивают с «Битлами» и Queen, не находят сходства и убеждаются, что русский рок уникален. Если дать гогнарям послушать «русский рок» от Sisters of Mercy, Joy Division и The Cure, у них рвётся шаблон.

https://youtu.be/CtDurWIauoE

Если что-то особенного и есть в звучании «русского рока» — так это плохой звук и неумение профессионально играть на музыкальных инструментах.

Из-за этого на этом самом вашем Западе есть устойчивое мнение, что русские обладают какой-то врождённой бездарностью и криворукостью в роке. Никакие примеры годной музыки из России — такая тоже бывает — не способны их переубедить.

В любом форумно-блоговом высере против русского рока можно найти каноничный образчик взаимоисключающих параграфов:

1. Русский рок — это не рок.
2. Русский рок весь сплагиачен с западного.

При этом надо признать, что и шизофазические тексты, и копирование отцов жанра, и обзывание «роком» музыки, слабо на него похожей — всё это можно найти в роке из любой страны, от английских кабаков и до самых до окраин. Русские отличаются только одним: они уверовали, что во всём этом они уникальны.

Перестройку РРокеры встретили весело и радостно — и, действительно, первое время им пёрло. Рок выполз из кухонь и подвалов на стадионы, и таки стал популярен. То были золотые денёчки — стало можно чесать по стране совершенно легально и все деньги класть себе в карман. В текстах можно было прямо поносить советскую власть, которая, по сути, уже загнулась. И петь всё это можно прямо с Красной площади. Рокеры начали подавать себя как бунтарей, которые своими песнями приближали крах Кровавого Режима и торжество демократии.

Мы перемещались со стадиона на стадион с таким видом, как будто мы лично отменили Советскую власть — так это вспоминает БГ.

Про русский рок наснимали фильмов, издали несколько сборников за рубежом (чисто для самоудовлетворения, там их никто не слушал), и, казалось, наступил рай на земле.

Счастье, впрочем, было недолгим — вскоре в стране воцарился «дикий капитализм» и еще более дикий шоу-бизнес, а в зомбоящике — попса. За 1990-е эпидемия распадов выкосила больше половины хэдлайнеров русского рока, а некоторые рокеры вовремя померли, и потому никто уже не увидел их падения в ничтожество. Живые же позавидовали мертвым, так как на Красной площади их больше никто не ждал (не считая того раза, когда надо было подставлять попу под лозунг «Голосуй или проиграешь», а таких было весьма много). Живые герои старели, распадались, сходили с ума, кто в буддизм, кто в православие, кто в коммунизм.

Мы были слишком наивны, чтобы понимать: будущее принадлежит тому, кто владеет монополией на интерпретацию настоящего. «Мы ждем перемен», — пел Цой, а какой-нибудь Черниченко объяснял каких именно. «Скованные одной цепью», — пели мы, а какой-нибудь Коротич объяснял, что речь идет о шестой статье Конституции — так об этом вспоминал Кормильцев (позднее сошедший с ума и умерший в Лондоне).

На этом можно было бы и закончить, но в 1999 году Миша Козырев запилил «Наше радио» и извлек понятие «русский рок» из закромов. Фактически, этот хитрый малый купил права на брэнд «русский рок» и дал понять: русский рок — это то, что крутят по «Нашему». То есть, «Звери», «Уматурман» и прочие Мара с Чичериной — это русский рок, ахахахаха.

Добило РР то же, что его и создало. С распространением интернетов в столицах слушатель опять-таки узнал, что на западе есть музыка, отличающаяся от РР бездуховностью, хорошей игрой на инструментах и нормальным вокалом.

Самое главное, что эту тенденцию просекли молодые музыканты, которые тут же перестали петь «Группу крови» и принялись адаптировать на русском западные митол, мазафаку, инди и прочая. Точно так же, как Науменко адаптировал современного ему Дилана, БГ Марка Болана, а Цой Яна Кёртиса. И вместо «четвёртой волны русского рока» с зашкаливающим градусом постмодернизма мы получили обычную европейскую рок-сцену. Только на русском языке.

Таким образом, говорить о русском роке как о бардах с электрухами, которым Душа и Протест заменяют умение играть и петь, больше не приходится.